Демон теребит длинными пальцами бахрому на подлокотниках кресла в стиле необарокко, и с какой-то капризной непринужденностью прячет твердый подбородок в высоком воротнике черного кашемирового свитера. Он смотрит из-под бровей и улыбается.
- Сейчас я медленно сосчитаю до трех, потом щелкну пальцами, и ты ответишь, идет? – голос, как патока - он льется и обволакивает, усыпляет самые малейшие сомнения и гасит колебания. Демон уверен, что ответ будет положительный, и потому цифры просто мурлычет себе под нос на одному ему известный мотив.
- Да, - выдыхает она, закрывая распухшие от многодневных рыданий глаза. – Да, - уже тверже, а он еще и щелкнуть не успел.
- И это хорошо, - бросает он и поднимается из объятий кресла. Потом стремительно подходит ближе и, вцепившись в волосы, целует. – До свидания. И передавай папочке привет.
Перед тем как открыть дверь, он вскидывает руку вверх и исчезает.
***
Ему нравится приходить самому. И не сразу. И не ко всем. Ожидание делает людей отчаяннее. Они не торгуются и не ждут более выгодного предложения, облегчая его миссию. Они согласны сразу и на все. А потом еще говорят спасибо. На это он отвечает: «Ага, не стоит благодарности» и испаряется из их жизней, стараясь больше никогда ни об одном из них не вспоминать.
***
Черное и красное – это его цвета. Он знает, как вызывающе выглядят красные брюки в облипку на его заднице, но ему нравится, как замирают клиенты при ее виде, ему нравится. Он может иметь абсолютно все, но это безразлично. У него внутри пусто. Хотя он и дышит кислородом, а не серным смрадом. Хотя он и умывается ледяной водой, а не собственными слезами. Он ничего не выиграл, но ничего и не проиграл. На его яркую упаковку обращают внимание все, но никто ее не помнит. Почти никто.
***
Один зов он игнорирует. Игнорирует уже очень давно. Он просто не приходит. А жестянок со всяким хламом и все той же фотографией лохматого парня становится все больше на перекрестках Америки. Демон знает правду – жестянки из-под печенья и леденцов не нужны, нужно просто отречься от всего, чтобы он пришел. Этот зов другой. Там будут требовать, потому что отрекаться тому лохматому попросту не от чего. И самое неприятное, что этим требованиям ему наверняка придется подчиниться. А текст просьбы он знает и так. И ему эта сделка невыгодна.
***
Он забавляется, но без куража. Его оболочка очень востребована. Он заключает сделку, сидя перед нигером в штаб-квартире ФБР. Он обещает ему, что все дела будут закрыты, он обещает ему суперспособности, зная, что это не в его власти. Он поглаживает свое сильное бедро, обтянутое черной кожей штанов, и, позвякивая наручниками на запястьях, просит закурить. Обещает негру-агенту пост главы федерального бюро через пару лет. Пускает колечки дыма пухлыми губами и, чуть скосив глаза, рассматривает замысловатые узоры, которыми табачный дух растворяется в воздухе. Кивает, пока темнокожий алчный параноик выдвигает все новые и новые требования, даже не подозревая, что он уже получил то, из-за чего ночами частенько повторял, что на все готов, лишь бы найти и поймать этого гада. Теперь этот гад сидит перед ним и спокойно сообщает ему, что сделает все, чего он хочет. Демон шепчет: «Заметано», щелкает пальцами, а потом ломает агенту Хэндриксону шею и одной рукой разжимает звено цепочки между металлическими браслетами. Никто не видит, как он покидает здание.
***
Безвластие расслабляет. Никто не может организовать армию. Да она и не нужна. Одной партизанской войны хватает. Люди не видят, демонам друг на друга наплевать. Он заключает сделки не потому, что это кому-то нужно, а потому что это весело. Ему весело, даже когда лохматый сам его находит. Он улыбается, прищурив глаза, посверкивая красным из-под длинных ресниц, даже когда этот недодемон пытается вытрясти из него душу, но это фигурально выражаясь, потому что нет у него никакой души. Была лишь пустая оболочка, с которой он не желает расставаться.
На шее выступают все жилы, когда он запрокидывает голову и пытается втянуть живот, чтобы жгло поменьше, когда Сэм Винчестер обливает его святой водой. Сэм не бьет - ему обертка тоже дорога. Они оба понимают, что они в замкнутом круге, и не потому что в Дьявольской ловушке сейчас находятся, а потому что заключить сделку им просто не на что. Сэм злится, и его злость становится все сильнее день ото дня. Он крепнет, потому что отчаивается. Ему нечего терять и только упаковка сбивает с толку. У Сэма дрожат губы, и он не разжимает кулаков. Он взглядом может раздавить красноглазую тварь, но не рискнет, потому что он все-таки человек. Сэму больно читать текст изгоняющего обряда. Ему каждая строчка отдается мукой, той самой, память о которой его телу оставил тот, кого они называют Мэг. Сэм помнит и потому скрипит зубами, но проговаривает текст на латыни.
- Ну же, Сэм, - смеется демон, выгибая брови и склоняя набок голову, - exsoziamus te… in nomine Patris… и все остальное, - им больно обоим, но они не сдаются.
- Дин, - стонет Сэм, закусывая губы.
Демон ухмыляется и смаргивает красно-черные зрачки:
- Да, Сэмми, - глаза зеленые и голос с нужной хрипотцой.
Сэм перекладывает серебряный крест в другое ведро и обливает его вновь, быстро вытирая дымящиеся пальцы о рубашку.
- Убью тебя, тварь! Слышишь, убью! - Сэм лихорадочно сверкает глазами и закатывает ему рукав, ища замок. Разрезает на нем свитер, пока зеленый со смешинкой взгляд Дина Винчестера наблюдает за ним. Сэм упрямо ищет, голыми руками рвет добротную черную джинсовую ткань прямо над веревками на щиколотках и находит то, что ищет, над правым коленом. Сэм шепчет: «In nomine Patris…» и подносит к поджившему шраму в виде перечеркнутой окружности раскаленную кочергу.
- Стой! Подожди! – демон задыхается и просит со страхом в глазах. – Ничего не произойдет! Ничего же не изменится! Его нет! НЕТ!
- Знаю, - шепчет Сэм, - знаю и ничего не могу исправить, но так будет чище. Больше ничего и не надо. Amen.
***
Сэм не плачет, глядя на пламя. Он ничего не чувствует, кроме того, что поступил правильно.
Погребальный костер гаснет к утру. Сэм стирает с лобового стекла Импалы утреннюю росу, ласково хлопает машину по капоту, садится за руль и смотрит сквозь узкое зеркало заднего вида в свои прозрачно-пустые серо-зеленые глаза. Потом вешает на зеркало кулон Дина и заводит мотор.
- Поехали, детка, - тихо произносит он, оглаживая приборную доску, и вставляет в древнюю магнитолу затертую кассету «Металлики».